Дети белой богини - Страница 36


К оглавлению

36

Ему не нужна была одежда. К прошлой зиме Маша одела его с ног до головы. Именно одела, потому что был он при ней, как ребенок: скажет примерить — примерит, скажет покупай — купит. Холодильник давно уже пуст. К этому Завьялов привык. Но сегодня покупал продукты не пото­му, что они были нужны ему, а машинально, по­вторяя маршрут, которым ходил с Машей.

- Разуй глаза! Там кость килограммовая! А то я не знаю, как они рубят! — послышалось слева.

Сразу узнал этот визгливый женский голос. Московские гости Павновы вальяжно шли меж­ду рядами. Он - вразвалочку, покачивая барсеткой, она - громко комментируя покупки:

- У нас в Москве так клиентов не обслужива­ют! Чего это вы мне ложите?

- Москвичи! - прошипел кто-то. - Сама-то из Ольховки, давно ли вместе с матерью молоком на рынке торговала!

Женщина обернулась, смерила говорившего презрительным взглядом. И мужу:

- Вася, расплатись... Ну почему у вас десятки такие рваные? Вот у нас в Москве...

Он заспешил к выходу. В молочных рядах ку­пил творога. Маша говорила, что творог ему по­лезен. Потом захотелось купить бананов. В его детстве подобной экзотики не было. И с той поры, как в городе появились бананы, не мог равнодуш­но пройти мимо. Хоть один да купит, чтобы тут же съесть. И порадоваться при этом: «Вот ведь, в нашем городе N, в российской глубинке, имеется такая вещь, как бананы! Ты подумай!»

Павла и его мать он увидел, когда искал себе теплые носки. Обычно таковые к каждой зиме покупала Маша, но Маши больше не было. А ноги мерзли, как и прежде. Душа вроде омертвела и не просила больше ничего, но холод, пробираю­щий до костей, все равно чувствовался. Живое болело, требовало внимания и бережного к себе отношения.

У торговой палатки Павновых стоял покупа­тель, чему Александр обрадовался. Павел занят, можно за ним понаблюдать. Интересно, знает он его, Машиного мужа? Последнее время частень­ко сталкиваются, и Павнов еще ни разу себя не выдал.

Вдруг его локоть взяли в тиски сильные пальцы.

- Наблюдаешь? - в самое ухо сказал склонив­шийся к нему Горанин.

- Фу! Напугал! - вздрогнул Завьялов и обер­нулся.

Вот он, герой городских сплетен! Куртка рас­стегнута, без шапки, темные волосы припороше­ны снежком и холода ведь не чувствует! Через плечо перекинут ремень спортивной сумки. Для похода на рынок маловато. Всем известно, как старший следователь прокуратуры любит поку­шать. Сумка раздулась, но, судя по тому, как дер­жит ее Герман, там что-то объемное, но легкое. Не продукты.

- А ко мне мать должна скоро приехать, - пой­мав его взгляд, охотно пояснил Герман. - Ты ж ее знаешь: с полной выкладкой Евдокия Германо­вна каждый раз прибывают.

Горанин говорил с иронией, но взгляд его за­метно потеплел. Мать он любил, а назвали Гер­мана в честь деда, героя Великой Отечественной.

- Как она? - поинтересовался Александр. И не из вежливости, а потому что Евдокию Герма­новну уважал. С его покойной матерью они были подругами.

- Потихоньку. Звонила на днях. Капусту по­рубили, кабанчика закололи. А капуста у Герма­новны знатная! Да ты пробовал. Только деревен­ская так хороша! Сегодня хотела приехать, да отец заболел. Я бы и сам к ним выбрался, но не могу сейчас. Работа.

- Что-то случилось? - насторожился Завьялов.

- Да все то же. - Горанин обернулся, прове­ряя, нет ли кого поблизости, и, вновь пригнув­шись, сказал: - Поехали ко мне. Разговор не для посторонних ушей, а шептать тебе я не могу. По­ловины не расслышишь.

Завьялов в нерешительности замялся.

- Брось! - решительно сказал Герман. - Я, что хотел, уже купил. Об остальном Вера Васильев­на позаботится. А ты, я гляжу, полную сумку на­бил? Я на машине. Давай, подброшу тебя, оста­вим покупки - и ко мне.

- Не стоит. Я много купил, половины не съем. Поедем сразу к тебе, картошку на сале пожарим. Это я еще в годы холостяцкой жизни освоил. Те­перь придется вспомнить.

Горанин зашагал к выходу. Едва за ним по­спевая, Завьялов снова думал о том, - что у него в сумке? Одежда? Но ее Горанин покупает толь­ко в фирменном магазине. Подойдя к машине Гер­ман небрежно швырнул свою сумку в багажник,

...Пока он жарил картошку на сале, Горанин начал разговор:

- Как думаешь, где я вчера был? Александр вспомнил двухчасовое отсутствие друга, но, чтобы не выдать себя, равнодушно по­жал плечами:

- Понятия не имею!

- У Федора, больничного сторожа.

- Зачем ты к нему поехал?

- Ну, ты даешь! За свидетельскими показани­ями! - важно заявил Герман. - Погоди, я принесу.

Вернувшись с папкой, достал несколько листов, исписанных мелким аккуратным почерком. «Хо­роший почерк - признак посредственности», - За­вьялов вспомнил расхожую фразу и усмехнулся. Потом начал читать вслух:

- «Той ночью я не спал. Сначала обошел зда­ние больницы, потом вернулся в сторожевую и прикорнул на диванчике. Около полуночи медсе­стра Мария Завьялова открыла входную дверь и выглянула наружу. Я не придал этому значения и вскоре задремал. Прошло около двух часов. Раз­будил меня женский крик, а вскоре под окнами сторожевой пробежал человек. Это был высокий мужчина в темной куртке, в руках он держал ло­мик, похожий на тот, которым я зимой скалываю со ступенек лед...»

- Постой... Он же мне сказал, что в руках у мужчины ничего не было!

- А в каком виде был Федор, когда с тобой разговаривал?

- Ну, чуть-чуть выпивши. Потом все добав­лял.

- А! Я же его застал абсолютно трезвым и по­говорил с ним, по всем правилам. Официально.

Завьялов нахмурился, вспомнив, как Герман получил показания бабы Тани. Неужели опять надавил?

36